[1]
Вот, гляди, красота —
гибла в толпе планет,
нет ещё ни черта,
пипла и пепла нет,
хлором, нейтроном-то
флора не тронута,
гаду и рыбе рай —
падай и забирай.
Грубые типажи
рвутся из пелены,
век среди них прожить
хватит извилины.
Злы кровоядные,
вычурны трупные,
но травоядные —
самые крупные.
Вижу, отвёл лицо,
мыслишь эрзацами,
зовами мудрецов
в цивилизации.
Хочешь с умом до ста,
в кайфах, а не в лесу,
прошлое наверстать…
Понял, но вспомни суть.
Ежели не герой,
выползут тонкости:
там кое-где порой
не без жестокости,
там не без пакостей,
не без бесправия.
Впрочем, и мак растить
можно во здравие.
В мире Зашитых Луз
минус похож на плюс,
нянчит мороз тепло,
прячет нарост дупло.
Сень получи свой лес,
лень на печи — прогресс,
корчик для мёду — эль,
добрый намёк — дуэль.
В городе Клок-за-Клок
волк только волку — волк,
он же овце — овца,
сын на крыльце — в отца.
Здесь не толкай дверей,
меч ковал — не крестись,
встретил зверей — зверей,
любишь пастись — постись.
Носят в селе Равняйсь
тульи не уже плеч.
«Баба» в долине Айс
значит «чужая печь».
Нравится топоним
Снайперс-энд-Эскулапс —
нож и халат возьми,
там с тем и тем коллапс.
В Море Метаморфоз
вздрогнул — прошли года,
враг не похож до слёз,
с местью ты прогадал.
Взрослые ль из детей,
щуки ли в караси, —
те они, иль не те?
Море поди спроси.
В капельках «нонпарель»
Мыслящий Водопад.
Ты к нему — выгнать хмель,
а он всё мыслит, гад.
С этой пыли в горах
умничать стал народ,
буркнешь что не в стихах —
щурится, не поймёт.
Переборщишь — под ноль
могут побрить вполне,
не заводи: «юдоль…
всклянь…окоём…зане…».
А за один «оплот»,
«братство» или «добро»
скрутят и — в самолёт,
благо, не бьют в ребро.
Вот тебе царство дам —
померли мужики.
Вот соловьёв стада
гонят на языки.
Справа б ты был бойцом —
шутер пришёл в реал.
Слева бы стал яйцом —
лет коротать провал.
Стоит ли дальше плыть?
Надо решать, мой свет.
Есть всё, что может быть,
ибо предела нет.
Разовый парашют,
фарта на ночь суму,
тело тебе пришью,
память твою возьму.
— Грацие, гондольер.
Плюс — за экзотику.
Над воздухами сфер
мысли не зло текут.
В этих твоих мирах
тот же предел красе,
тот же межзвёздный прах
чуть по-иному сел.
* * *
Раз я могу выбирать, раз такой уговор,
ты разыщи мне в бинокль, нет, лучше — трубу,
пятидесятые, скрытый лозинами двор,
дай только спину и руки— я сам догребу.
В мальвах окошко — мой царский подъезд без перил.
Сушит одежды кузнечик, встречать не готов.
Бражник дрожит — кто-то ночью его сотворил,
вдоволь размявшись этюдами сов и цветов.
Зверев сберёг своих турманов от дикарей.
У Катеринниколавны крыжовник в ладонь.
— Мальчик! Вот тут самый красный, иди-ка скорей.
Что за налётчик! Сказала же — кислый не тронь.
Город Затишье, где можно в сарай босиком.
Длинный сезон заслонившихся сказкой прорех,
плохо закрытых квартир, взрослых книг под замком,
конских — на автомобильных колёсах — телег.
Шифер покат, но сробеешь — мяча не достать.
Сверху бескрайни сады, как единственный сад.
Кто ж мог подумать — им скоро от нас улетать,
просто однажды обнимутся и улетят.
Выживет только шиповник. Я выйду один,
не выносящий моторов и рэпа сатир.
Звёзды в окошках закатит под веки гардин
бывший родной зодиак на двенадцать квартир.
Ты не оставишь мне память. Я б тоже не смог.
Если всё к худшему, память — опасный патрон.
Лучше попробуй — пристрой мне внутри узелок,
виброзвонок, сторожок на поклёвку времён.
Чтобы лоснящийся тигр не сказал мне: «— Олень,
ты рисковал, игры детства — помеха и дым.
Как ты нашёл меня? Как тебе было не лень…
Ну, чтобы внуки твои не попались моим».
Может быть, первым почуяв подошвой толчки
в утро из утр, пока разум ещё невредим,
я всё пойму и оставив в покое звонки,
руки в карманы, пойду напевая один.
Ты замолчал, гондольер, притворяешься пнём.
Значит шутил, как обычно. Закусим губу.
Лавка остыла — такой была лодочкой днём…
Мне б ещё спину и руки, я сам догребу.